Произнеся тираду на одном дыхании, генеральный надолго замолчал, словно избавился от тяжкой ноши, передав ее по эстафете – Меркулову.
Меркулов тоже сосредоточенно молчал, прекрасно осознавая, что шеф произнес лишь вступительное слово, что он не может или не хочет четко сформулировать задачу, что сейчас он пустится в разглагольствования и что любой преждевременно заданный вопрос приблизит генерального к очевидной цели: перевалить ответственность непонятно за что на него, Меркулова.
Что значит – президент просил оказать содействие своему полпреду Шангину? Содействие в чем? Возбудить дело по факту клеветы? По факту нанесения морального ущерба родственникам Вершинина? Если все так просто, почему Шангин не может решить вопрос на месте, в Златогорске? Почему он посчитал эти слухи проблемой всероссийского масштаба, почему президент с ним согласился и в свою очередь решил, что дело подведомственно Генеральной прокуратуре? Если весь вопрос в отыскании клеветника без придания делу огласки, то это-задача из задачника для ФСБ. Или президент полагает, что распространяемые слухи – чистая правда, и хочет публично вымести сор из избы? Тогда круг замыкается: почему цель сформулирована столь расплывчато: «оказать содействие Шангину»?
– Президент крайне неудовлетворительно отзывался о нашей работе, – сказал генеральный, не дождавшись от Меркулова наводящих вопросов. – В частности, подверг резкой критике представленный мной доклад. В частности, нет – в особенности разделы, за которые отвечали вы, Константин Дмитриевич! Он указал, и мне нечего было ему возразить, что уровень доверия граждан к Генеральной прокуратуре низок как никогда. А в наше смутное время прокуратура – один из важнейших институтов государства. Никто не требует от нас немедленного решительного прорыва в увеличении раскрываемости или приведении следственной практики к мировым стандартам. Любой здравомыслящий человек понимает, что это дело не одного и не двух лет. Однако двигаться в данном направлении мы обязаны. И если пока не в состоянии своим высоким авторитетом способствовать укреплению государственности, то, по крайней мере, должны сделать все от нас зависящее, чтобы оказать содействие укреплению президентской вертикали власти, таким авторитетом обладающей! Вы это понимаете, Константин Дмитриевич?!
Меркулов коротко, но со значением кивнул. Они опять поиграли с генеральным в молчанку, и второй раунд тоже остался за ним.
– Вы представляете себе, Константин Дмитриевич, всю сложность проблемы? Полномочные представители президента существуют практически в правовом вакууме, во всяком случае – в сильно разреженной среде. Но не в силовом! Они являются одной из вершин силового четырехугольника: губернаторы – полпреды – администрация президента – президент. Причем только последний оказывает им хоть какую-то поддержку. С губернаторами все понятно, полпреды должны их потеснить, чтобы уместиться рядом на одном княжеском троне, но и в президентской администрации не лучше – там засела старая гвардия. И ежу понятно, чем она озабочена: спускать на тормозах любые начинания, чтобы показать свою силу и незаменимость! Продемонстрировать всем и вся, что без этого бюрократического звена государственная машина работать не может! Реальных властных рычагов нет у Шангина, и у Вершинина не было. Какие аргументы он мог предъявлять губернаторам? Тому же губернатору Златогорской области Соловьеву? Угрожать карающей «рукой Москвы», которую он может направлять? Получается, что слухи выглядят весьма правдоподобно. Если дело получит широкую огласку, институт полномочных представителей будет еще раз скомпрометирован. С другой стороны, если за этим кроется что-то реальное и мы неуклюже все замнем, будет еще хуже. Есть силы, которые не позволят спустить дело на тормозах и попытаются интерпретировать наши действия в выгодном для себя свете.
Генпрокурор сделал очередную паузу, и Меркулов в очередной раз многозначительно кивнул.
– Почему вы все время молчите, Константин Дмитриевич?! – взорвался Генеральный. – Думаете, это вас не касается?
– Я думаю, вопрос слишком щепетильный...
– Давайте начистоту, Константин Дмитриевич! Вы считаете: поскольку вопрос щепетильный, пусть голова болит у начальства?! А сами надеетесь переждать бурю в тихой гавани?! Зря надеетесь. Если мы провалим дело, вам достанется на орехи не меньше моего.
– Я думаю, – повторил Меркулов, – что вопрос щепетильный, поэтому тот, кто отказывается четко обозначить свою позицию и отделывается общими фразами, стремится перевалить ответственность на подчиненных. Если начистоту.
– Президент просил меня, – с пафосом произнес генеральный, – самым тщательным образом во всем разобраться и решительно оградить имя Вершинина от этой грязи. Ибо он абсолютно убежден, что покойный Вадим Данилович был человеком кристально честным. Это достаточно четкая позиция?!
– Президент абсолютно убежден, но просит нас самым тщательным образом разобраться. Если это четкая позиция...
– Не передергивайте, – перебил его генеральный, – не надо, Константин Дмитриевич! Президент убежден, что Вершинин был – заметьте: был, – а не оставался кристально честным человеком. Вадим Данилович всю жизнь проработал в столице, а Сибирь – это вам не Москва! – Он недовольно посмотрел на Меркулова. – Что вы мнетесь, как барышня на первом балу, спрашивайте! Я же вижу, что у вас что-то вертится на языке!
– Вы обсуждали с президентом все эти лингвистические нюансы или это ваша личная интерпретация его слов?
Генеральный поднялся, подошел к окну и, повернувшись к Меркулову спиной, произнес с расстановкой:
– Нужно все сделать, во-первых, легально. Во-вторых, законно. В-третьих, не привлекая, по возможности, ненужного внимания. И, в-четвертых, ненавязчиво.
– Иными словами, нам необходимо расследовать некое связанное с этими слухами дело, чтобы выйти на них случайно и на законных основаниях – соблюдая тайну следствия – не упоминать про них, пока не выясним, кто и с какой целью их распространяет. А «ненавязчиво» означает, что инициатива расследования должна первоначально исходить не от Генеральной прокуратуры.
Генеральный обернулся:
– С этого надо было и начинать, Константин Дмитриевич! Что же вы мне полчаса голову морочили?! Завтра в девять жду ваших соображений.
23 августа. Н. И. Яковлев
Конечно, знать бы, что все так обернется.
Не надо было Грязновых напрягать. Пришел на работу, а работать теперь ни сил, ни желания. Самому надо бы и в колонию ехать, и в Златогорск, самому во всем разбираться. Много ли проку от щеголя Гордеева?
А с другой стороны, может, и будет прок, раз Денис ему доверяет. Может, и будет...
Яковлев решительно прекратил думать о судьбе племянника. В конце концов, в данный момент он для него ничего сделать не может. Пусть Гордеев по крайней мере достанет материалы дела, пусть поговорит с Игорем, там видно будет. А пока взялся за гуж, не говори, что не дюж, надо работать. И по дороге в аэропорт Домодедово Николай Иванович размышлял уже только о пропавшем Ключевском. Какая, собственно, может быть зацепка в аэропорту? Чем Ключевский мог запомниться персоналу (надо еще, чтобы здорово повезло – найти смену, которая работала во время его прилета), разве что он открыл там стрельбу?!
Грачев неправдоподобно обрадовался, узнав, что нежданный гость пожаловал с визитом от Дениса Грязнова, и сделал Яковлеву короткую экскурсию. Съемка в Домодедове велась на совесть. Каждый выход с таможенного контроля подвергался «обстрелу» трех видеокамер. Получалось так, что каждого пассажира снимали слева и справа, а также сверху – по направлению к выходу к встречающим. Грачев завел Яковлева в операторскую, где хозяйничал длинноволосый молодой человек в зеленых очках, которому было приказано «всячески содействовать».
Из Златогорска каждый день было три рейса. Два самолета прилетали днем с интервалом в полчаса, и еще один – в половине восьмого вечера. Правда, чуть ли не одновременно с каждым из этих рейсов в Домодедово прилетало еще с десяток самолетов, а кроме того, один из дневных златогорских рейсов пять дней назад изрядно задержался, так что, считая все таможенные проходы и все видеокамеры, Яковлеву пришлось бы отсмотреть почти пять часов совершенно однообразной съемки, чтобы увидеть всех прилетевших в тот день из Златогорска в столицу. Вот человек проходит, ставит сумку на транспортер, вынимает ее, открывает, показывает содержимое таможеннику, следующий... И снова. И снова. И снова...